Четыре бездны. Казачья сага

Часть 2. СТАРЫЙ И НОВЫЙ МИР

В его сознании проплывали бесчисленные видения родных мест: то белогривые ковыльные степи, разбавленные по осени оранжево-жёлтыми и малиново-красными островками небольших лесов и перелесков, укрывшихся в балках; то громадные, обрывистые сугробы на буграх – иссиня-белые, до боли слепящие глаза; то весеннее, золотисто-красное лазоревое зарево на полях; то пышущие зеленью прохладные левады и среди них родная речка с горячими в летнее время, как парное молоко, водами; а то и просто какая-то очень знакомая кочка или ямка на выжженной солнцем и вытоптанной лошадьми степной дороге.

 Сердобольная хозяйка тоже была родом из деревни. Она сразу заметила, что новый постоялец не на шутку захандрил, и догадалась показать ему дорогу в степь, благо её домик находился недалеко от окраины города.

 Осчастливленный Николай дни напролёт стал проводить в путешествиях по бесчисленным вокруг Шахт балкам, ещё усыпанным поздними душистыми плодами диких груш, растущих здесь повсюду. Места в окрестностях издавна казачьей речки Грушевки были такие же степные, изрезанные ярами и балками, как и в его родных краях. Ему нравилось изучать всё новые и новые пространства, но домой всё-таки тянуло нестерпимо. К счастью, с ног Петра вскорости сняли гипс и выписали из больницы.

 Пётр тут же кинулся показывать брату город во всей его красе, презрев приписанные врачом процедуры. Он без устали, с короткими передышками бродил с ним по широким центральным улицам, по паркам и скверам, по магазинам и базарам; кормил мороженым, поил содовой водой, водил в кино. И показал напоследок свою шахту. 

 Николай таким городом был очарован, но всё равно жить здесь не хотел. Каждое утро занудливо просился домой. И Пётр, сам до чёртиков соскучившийся по родному дому, быстро поддался его уговорам. Он выпросил на шахте отпуск на два месяца по состоянию здоровья, набрал у врачей таблеток, мазей и бинтов, накупил на толкучке родным подарков и стал кропотливо готовиться в дорогу. Домой он собирался ехать после ноябрьских праздничных демонстраций и гуляний. Но Николай всё зудел и зудел, и Пётр взмолился:

 – Николка, да потерпи ты немного! Погуляем по красивому праздничному городу, настоящую демонстрацию посмотрим. 

 – Нашёл, чем удивить! – возмутился Николай. – Да нам, казакам, твой революционный праздник до одного места! А демонстрация и того дальше!

 Пётр не нашёл чем покрыть возмущение брата и сдался – купил билеты на ночной поезд в канун праздника.

 * * *

 Ранним утром 7 ноября Пётр и Николай Некрасовы благополучно высадились с тяжёлыми сумками на железнодорожной станции Чертково. 

 Около вокзала стояли в ряд несколько запряжённых подвод, в которых подрёмывали, завернувшись в овчиные тулупы, извозчики. 

 – На Ольхов есть кто-нибудь? – радостно выкрикнул Николай на ходу. 

 Но ему никто не ответил.

 – На Ольхов, спрашиваю, есть кто-нибудь? – повторил он ещё громче.

 – Як жинка все укладёт в пидводу, – встрепенулся вдруг крайний извозчик, разбуженный звонким криком. – Так и сидайте за гроши до Алексеево-Лозовской. 

 – Ну и чё я там не видал? – рассердился Николай.

 – Як чё? – в удивлении пожал плечами извозчик. – З Лозивки до Ситракив всякий довезе. А звиттеля...

 – Верно. С Сетраков до Ольхова рукой подать, – согласился Пётр и забросил сумку на подводу. 

 Однако дорога «З Лозивки до Ситрокив» не была такой скорой, как хотелось братьям. Они прибились на перекладных подводах в материнский отчий курень только поздним вечером.

 Дядя Леонтий, оставшийся после смерти деда в доме за старшего, весьма обрадовался внучатым племянникам. Он тотчас велел хозяйкам накрывать на стол и выставил литр самогона. Но Николай и тут не захотел оставаться, несмотря на радушный приём. Он оставил не до конца выздоровевшего Петра, порядком уставшего в утомительно-долгой дороге, на 

попечение родни и пешком ушёл в ночную холодную степь. 

 Константин и Дмитрий Некрасовы вышли прибираться на скотный баз спозаранку, с криками первых петухов. И в это время в туманной осенней мгле в калитку ввалился Николай. 

 – О!.. Городской вернулся! – первым заметил пришельца Дмитрий и, как всегда, весело, забалагурил. – Давай, племянничек, помогай скорее прибираться! А то в городе разленился, небось, до невозможности! И вилы-то, наверно, позабыл как держать в руках!

 – Николка, ты один, что ли? – разочарованно пробасил Константин. 

 – Отчего же один, – устало прохрипел запыхавшийся Николай. – С Петром. 

 – И где он? Что-й-то не вижу?

 – В Сетраках остался. У родни. 

 – С какой стати? Дома, что ли, нету? 

 – Да он ещё не совсем выздоровел.

 – И ты бросил его одного? Больного?!

 – Я не бросил! – испугался Николай недовольного взгляда отца. – Я за двуколкой.

 – Так чего стоишь посреди двора? Запрягай скорее! 

 В хутор Сетраки Николай Некрасов возвратился, когда старший брат ещё сладко спал. Ему стоило немало труда растолкать его и усадить в двуколку. 

 Пётр большую часть ночи просидел с дядей Леонтием за бутылочкой самогона, до мелочей удовлетворяя его любопытство о городской жизни. Только в двуколке на свежем осеннем ветерке он пришёл в себя и взялся править лошадью. Расстояние в двадцать километров, которыми теперь, не в пример старине, измерялась степь, показалось ему в то утро нескончаемо длинным. Желая сократить его хотя бы по времени, он стал усиленно погонять хворостиной резвую, молодую кобылку.