Четыре бездны. Казачья сага

 * * *

 Константин и Евдокия Некрасовы хозяйничали во дворе, когда к их плетню подошёл путник. Константин наливал из ведра в жестяное корытце курам воду, а Евдокия понемножку набирала из завески зерна и, реденько рассыпая его по земле, пронзительно кричала: 

 – Цып-цып-цып! Цып-цып-цып! 

 Путник постоял минутку у ворот, с радостным волнением наблюдая за неторопливой, обыденной суетой хозяев, и решительно вошёл во двор, желая бойко поприветствовать их. Но в последнюю секунду всё-таки стушевался, и его приветствие прозвучало до смешного невнятно.

 – Здорово ночевал, коль не шутишь, – ухмыльнулся хозяин, с подозрением глядя на незваного гостя.

 – Дядя Константин, неужели не узнаёшь? – всё ещё несмело спросил гость.

 – Не признаю. А чей же ты будешь?

 – Племянник я ваш, Степан Некрасов. 

 – Не бреши! Наш Стёпка погиб!

 – Да живой я! Вот же!.. Перед вами.

 – Евдокея! – окликнул жену Константин. – Глянь, разве похож на Стёпку?

 – Да вроде не дюже, – не сразу ответила Евдокия, долго приглядываясь к гостю. – Стёпка покрасивше был.

 – Тьфу-ты, чёртовы бабы! У них всегда одно и то же на уме! – сплюнул с досады Константин и тоже стал приглядываться к гостю. – Верно. Не дюже похож, – заключил он после пристального осмотра. – Наш Стёпка теперича постарше был бы. 

 – В хороших людях жил!.. – рассмеялся путник. – Вот и не состарился.

 – Ты мне тута не темни! – строго одёрнул его Константин. – Петро своими глазами видал, как Стёпку убили!

 – Убили, да не совсем. Казачка одна вдовая подобрала меня полумёртвого в степи и выходила.

 – А отчего же ты столько лет не объявлялся?

 – Память отшибло, когда насмерть раненый с коня упал.

 – А теперь вспомнил?

 – Теперь вспомнил.

 – И как же, позволь поантересоваться?

 – В тридцать седьмом году в степи грозой шарахнуло.

 – Так теперь-то тридцать восьмой!

 – Не мог я сразу вернуться. Спасительница моя, Пелагеюшка, при смерти была.

 – А опроведать отчего не приехал?

 – Боялся, что сил не хватит назад вернуться. А для Пелагеи это было бы невыносимым страданием перед смертью. 

 – Тогда весточку прислал бы.

 – Что говорить о весточке, коли вы глазам своим не верите.

 – Вживую, конешно, убедительнее, – согласился Константин. – Да и прежде чем слать весточку, надо было знать, остался ли кто-то в живых посля голода.

 – Я знал.

 – Откель же?

 – На мельницу ездил в станицу Мешковскую. Там ольховцев и вяжинцев всегда много.

 – Нам люди про тебя ничего не рассказывали! – встряла в разговор Евдокия. – Тоже не узнали, что ли?..

 – Это точно. А я выдавать себя преждевременно не стал. Пелагею хотел спокойно похоронить. На глазах сгорала она.

 – Щас я пошлю кого-нибудь за Николкой на бригадный двор. Уж он-то вмиг опознает. Вы же росли вместе, – всё ещё продолжал сомневаться Константин. – И если ты точно Стёпка, то кстати. Нашего роду дюже поубавилось посля голода.

 – Не надо никого посылать! Не надо! – закричал Николка, как раз прибежавший домой на обед, и, обескураженный небывалым событием, заговорил с родителем на повышенных тонах – чего ранее в семье никто и никогда не делал:

 – Папаня, да ты чё? Спятил? Неужели правда родного племянника не узнаёшь?

 – Ты на отца-то голос дюже не повышай! А то я тя живо приучу к порядку! – рассердился Константин, но тут же остыл и смущённо пробурчал, прощая сыну на этот раз недопустимую в казачьей семье бестактность. – Ишь, моду взял. Отцу перечить. Можить и Стёпка. Рази же доразу опознаешь. Я ж его пацаном в последний раз видал.

 – Да он! Он! Гляди! – кинулся Николай к Степану и задрал ему рубаху. – Видишь, рубец на спине? Это он распорол, когда с грушени сорвался.

 – Прости, Стёпушка, старика непутёвого. Прости, – обнял Константин Степанович племянника дрожащими от волнения руками. 

 * * *

 – Данилу, папаню твоего, красные под церквой расстреляли в восстание. И про тебя же Петро новость принёс. Вот и не вынесла мамка твоя, Авдотьюшка, такого лютого горя. Померла. Оно и понятно. Сразу обоих лишилась... – расплакался вечером за столом Константин Степанович, выпив за здоровье и удивительное возвращение племянника три рюмки водки. 

 – Не расстраивайся так, не надо, – стал мягко успокаивать дядю Степан. – Я про родителей всё знаю. Почти перестрадал. 

 – Вот и молодец. Жизня, она хитрая штука, – сразу успокоился Константин, и у него возник очевидный, но почему-то до сих пор не пришедший на ум вопрос. – А ты навовсе к нам, али как иначе?