“Может, и не звонил никто вовсе, — подумал он и снова лег, — приснилось». Но уснуть уже не мог, ныла раненная в войну нога, крутило плечо.”Была бы Маша жива, проснулась бы сразу, она спала чутко. А теперь где она? — он вдруг вспомнил, где она, и содрогнулся. — В черном гробу с белыми рюшками, бледная и совсем чужая»… И ощутил холод ее синих мертвых губ и те удары молотка по крышке. Там она уже почти два года. “Бедный, милый друг Маша. Как я одинок теперь, как тяжело мне на этом свете”, — шептал дед Иван, то погружаясь в полузабытье, то просыпаясь вновь.
Часы мигали своими зелеными глазами, словно отсчитывая оставшееся ему время, и подсматривали за ним. Он порою хотел их выбросить за это мигание, но не мог. Подарок внука. “А может, это он звонил? Где он? Сейчас в армии, как и в ту мою войну. Вон сколько этих «горячих точек»… Отче наш, иже еси на Небесе, да святится Имя Твое…» Внука он любил. Той любовью, что дается последней в жизни. Звали его тоже Ваня, в дедову честь. Именно он, Ваня, был тем лучиком света, что держал деда на земле до сих пор. Он вызывал в старике самые теплые чувства. Нежностью, гордостью и заботой теребил его душу. И теперь, когда Ваня был в армии, дед часто молил Бога той одной молитвой, которую знал, чтобы не попал он в какую-нибудь бессмысленную бойню… Дед Иван опять закряхтел и перевернулся на другой бок.
После смерти жены сын настаивал, чтобы дед переехал в город в его большую и удобную квартиру, особенно сейчас, когда Ваня был в армии. Но бросить все, где жил и чем жил с сорок пятого года, дед не мог. Бросить все и уехать — значило для него умереть, умереть раньше смерти. Одно дело съездить к ним в гости на удобной сыновой машине, выпить с ним там, похвалить невестку, дай Бог ей здоровья, вымыться в ванной, поспать на большом немецком диване. Два, от силы три дня — и назад. Здесь дом родной! Он его сам строил. Здесь Маша жила, сюда сына принес из роддома, здесь прошла та большая колхозная жизнь.
В станице каждый дом как родственник. Родина! «Да и могила Машина здесь, родителей наших. Куда мне?..» Он сел, свесил ноги. “Что-то я стал спать плохо, кошмары снятся, на фронте, бывало, в мороз укутался, угрелся и спишь, пока не разбудят. А сейчас? “
Дед поднялся и вышел в кухню покурить. От печки шло тепло, красный свет от угля просвечивал сквозь кольца на плите и отражался кругами на стене, чуть мигая. Он сел за стол, взял сигареты, отодвинув занавеску на окне, выглянул во двор. В свете уличного фонаря валил снег, крупными белыми хлопьями кружился и усыпал двор. ”Вот метет, звезд не видно совсем, завтра придется расчищать, чтобы к сараям и колонке пробраться”.
Продолжение следует
