Литературная группа «Признание»

Снежная Королева- зима который год приходит  к нам лишь к  январю, заботливо укутав свои владения, словно невеста, тончайшей белой фатой...

 Но именно таким мы и любим  это время года: с  заснеженными улицами, морозной бахромой на окнах, пушистыми белыми лапами деревьев, ниспадающий с них   хрустальный водопад сосулек.

 Глядя  на  искрящиеся, порой причудливые узоры снежинок, невольно задумываешься  о  смысле жизни, о вечных ценностях, пытаясь, хоть на мгновение, приоткрыть завесу тайн человеческой души.

В. В. Руденко 

Ночь, тишина и я 

Ночь, тишина и я —

Сегодня мы нашли друг друга,

Мелькают струны бытия,

Тьма — сказочной луны подруга.

Морозный воздух пеленой

Укрыл огни на небосводе.

Лишь месяц, золотой герой,

Гулять остался на свободе.

Он не мешал мне думать вслух,

Не прерывал потока мысли.

Снежинки, падая как пух,

Как будто в воздухе зависли.

… Я жить хотел бы, как цыган.

И в поле с ветром обвенчаться,

Обнять свободы хрупкий стан,

В её объятиях растворяться.

Петь песни, сидя  у костра

С любимой женщиною рядом.

В крови- огонь, в душе- ветра, 

И наслаждаться её взглядом!

***

Встает станица поутру-

Шумят в лесу берёзы,

Но не пугают детвору 

Январские морозы.

 

Сугробы белым молоком

Раскинулись в округе, 

И дети с горки с ветерком

Скатились друг на друге.

 

И смотрит мама из окна,

С улыбкой вспоминая,

Сама играла дотемна,

Часов не замечая.

 

Т. Н. ШУБИНА

Двойка

Не спится мне, сижу на койке,

И совесть мучает меня,

Принёс из школы снова двойку,

Моя расстроилась родня.

Во всём виновен Юшкин Колька,

Позвал меня в футбол играть,

Теперь стоит в журнале двойка,

Её мне надо исправлять. 

Всего на час ушёл я только,

Чтоб на воротах постоять,

Не буду слушать больше Кольку,

Так можно двоечником стать.

 

Два ботинка

Красный — Олин, синий — Димкин,

Ищем пары мы к ботинкам,

Ящик есть у нас в кладовке,

Мы пороемся в нём ловко.

Сапоги здесь и балетки,

Кеды, туфли на танкетке,

Тапки и калоши даже,

И на дне пропажа наша.

 

Н. А. ЛАВРОВА

Зимнее кино

Всю ночь загадочные звезды,

Купаясь в снежном океане,

Крутили свой сюжет морозный

На небе, словно на экране.

Играли звезды роль исправно.

Они сказать хотели много:

Чтоб чувства думали о главном.

Чтоб мысли шли своей дорогой,

Нечетким был экран небесный —

 Снежинки вьюжили метельно, 

Но звезды свой сеанс чудесный

Несли легко и неподдельно…

А после на земле лежала

Снежинок ледяная масса,

В них небо искрами дрожало — 

Как впечатленье от сеанса.

 

И. А. Дьяченко

Обережное 

Я разведу огонь, 

Чтобы играл и пел,

Чтобы ты не грустил,

Чтобы ты душу грел.

Хочешь молчать —

Молчи;

Слова прорастут сквозь нас

Излучинами руки,

Спокойствием серых глаз.

Я разучусь дышать,

Чтоб не спугнуть твой сон,

Чтобы ты мог обнять 

Колен белеющий холм;

Голову положи,

Почувствуй биенье вен,

Пламя заворожит,

Подарит забвенья плен.

Я научусь шептать

Тише речной волны

Песни ночную гладь,

Русалочьи были-сны.

Ветра спеленают дом,

Будут его качать,

Мерцающим серебром

Пути к нему засыпать…

Я обручусь с огнём,

Воском стеку со свеч,

Я сберегу твой сон.

Меня уже не сберечь.

 

А. В. Андрианова

Посвящение Есенину

В этом  мире я только прохожий,

Ты махни мне весёлой рукой.

У осеннего месяца тоже

Свет ласкающий тихий  такой….

С. Есенин.

Отложу все дела я и встречи,

Чтоб остаться вдвоем с тишиной.

В этот зимний неласковый вечер

Мне так нужен уют и покой.

И не надо мне моря событий,

Океана приветливых слов,

На сегодня довольно открытий,

Я беру с полки томик стихов.

Пробегусь быстрым взглядом по строчкам,

До чего мне их рифма близка!

Улыбнусь запятым я и точкам,

Что поэта касалась рука.

 

Здесь когда-то прославленный гений 

Расписался игривой рукой.

Это, знаете, был сам Есенин,

Так никто не умеет другой!

Мне близки его мысли и чувства,

Греет душу задумчивый взгляд.

День за днем прожигая искусно,

 Жизнь свою он растратил не зря.

Но как часто бывает в России,

Что хотел — не успел он сказать,

Хоть об этом его не просили,

Правды всей нам уже не узнать.

И такой никогда не родится.

Пусть пройдёт ни одна сотня лет.

Но с Сергеем никто не сравнится.

Он, Есенин —  народный поэт!

 

***

Мысли как в тумане,

И душа болит.

Всё, что было с нами,

Время растворит.

 

Лёд растопит пламень-

Расцветёт цветок.

Точит капля камень-

Тронется песок.

 

Под далёким солнцем

Средь седых вершин

Ветер пронесётся-

Странник — пилигрим.

 

А. И. КАРМАНЧИКОВА

Февральская вьюга

(Отрывок из рассказа)

Надя Соколова работала в школе учителем. Сегодня она ездила в город за учебниками. Получив связку книг,  пошла на вокзал. До автобуса было еще много времени, и она присела на лавочку… Вдруг средь людской суеты раздался голос:

—  Ждешь кого или так?

Надя узнала Григория, ответила:

— Да вот, автобуса жду. 

— Но тогда вставай, поедешь со мной. На «железном коне» я быстро домчу тебя. 

— Значит, учителем работаешь, —  держась за   руль мотоцикла, спросил Григорий. 

– Да, детей люблю и работа мне по душе, — несмело ответила Надя.

За разговором время прошло быстро, и вскоре они уже были у дома, где жила девушка.

Золотые кудряшки и  большие глаза  учительницы совсем очаровали Григория. Надо было уезжать, а он всё медлил. 

 —  Я с тобой не прощаюсь. Сердцем чувствую, по душе ты мне.

—  А как же Клавдия? Я ведь знаю,  невеста у тебя есть.

— Не невеста она мне, а так…время скоротать. Знаю,  не любит она меня. Обманом к себе привязала. А ты, вижу, совсем другая.

Его мотоцикл скрылся  за поворотом, а Надя еще долго  смотрела  вслед. Нечаянная встреча, словно птица, взбудоражила девичье сердце нежданной любовью.

… Прошло несколько дней, а Григорий  всё не мог найти себе места: его сердце взволнованно стучало при малейшем воспоминании  о своей новой знакомой. Дел по хозяйству было много,  но руки его не слушались, мысли о девушке не давали покоя.

В тот вечер Григорий работал в саду: полол и собирал траву, переворачивал сохнувшее сено. Его душа, как всегда в последнее время, была неспокойна. Отложив инструмент, наскоро умывшись и переодевшись, он вышел за калитку, ноги сами  понесли к дому Надежды. Несмело вошел во двор и постучал в окошко. Надя в молочном платьице, тонкая, как берёзка, показалась Григорию пушинкой, которая вот-вот вспорхнёт, принеся с собой счастье и любовь. Кругом стояла тишина, а в садах звенели соловьи. Летняя ночь коротка, незаметно таяла зарница, над землёй поднимался рассвет. Влюбленные гуляли всю ночь. А когда началась уборочная страда, Григорий и Надя поженились.

…  Через год родилась дочь Оля, а затем  и сын Ванюшка. Однажды Григорий зашел в магазин, где по-прежнему работала Клавдия, его бывшая невеста.

— Ну как живешь, Гриша? —  спросила она.

— Живу как все, — неохотно ответил он и вышел.

— Не тронь ты мужика, Клавдия, семья у него, дети, — отозвалась одна из баб. 

— А меня не надо учить. Все равно уведу. 

…И заплутал Григорий в  любовных дебрях, и не вырваться ему, если бы не случай.

Надя ждала, что он вернется, но прошла осень, наступила зима, по залежалым снегам пошла гулять февральская вьюга, спрятав под собой проезжие дороги. 

В такую пору заболел Ванюшка. Не открывая глаз, он метался в бреду. Надя не знала, что делать. На дворе ночь. Вьюга разыгралась пуще  прежнего.  Соседка Марья Павловна, глянув на ребенка, подумала: «Без Григория здесь не обойтись»и пошла к нему. Узнав, что заболел сын, Гриша торопливо оделся и на ходу крикнул:

— Ты, Павловна, иди домой, а я на бригаду, в город поедем, в больницу.

Вскоре по бездорожью, разметая снега, грузно урча, шел бульдозер. Григорий крепко держась за руль, вглядывался в темноту, стараясь в мутном хаосе увидеть огоньки города. Рядом, склонившись над сыном, сидела Надя…

Наконец они добрались до больницы. Григорий взял ребенка на руки и внес в приемную… Только утром ему разрешили навестить сына. Ванюшка, услышав голос отца, открыл глаза и, стараясь подняться, слабым голоском попросил:

— Папа, возьми меня на ручки.

Григорий взял сына на руки и не заметил, как слеза росинкой скатилась ему на грудь.

Подошла Надя и, глядя в окно, сказала:

— Ишь, как разыгралась февральская вьюга. Целую неделю метёт.

— Пусть метёт, — обнимая Надю, говорил Григорий. — Она нам теперь не страшна.

 

 

Наш край