— Ох, дура, ну и дура, — презрительно поджала губы соседка. — И мать ее приезжала, посмотрела на дитя, увидела, что на нерусскую смахивает, и тоже сказала, что забирать из роддома этого выродка они не будут. А моя Анечка говорит, что девочка хорошенькая такая, черноволосая, а сама беленькая… Да мы бы от своего внучка ни за что не отказались, какой бы он ни был. Но у нас, слава Богу, все в порядке: и здоровенький, и красивый, на своего папочку похож.
По такому радостному поводу они выпили по рюмочке коньяка за здоровье мамочки и сыночка, попили чая, Раиса ушла. Тоня принялась за обычные домашние дела, но рассказ соседки о брошенном ребенке не выходил у нее из головы. Когда из магазина вернулся Андрей, она поведала эту историю ему. За тринадцать лет семейной жизни Родионовы научились понимать друг друга без слов.
— Поедем завтра, посмотрим девочку, — предложил Андрей жене, и это было именно то, чего сейчас ей больше всего хотелось.
На следующий день Андрей позвонил Тоне в отдел главного технолога:
— Я обо всем договорился, после обеда поедем в больницу, нам покажут девочку. Жди меня, я за тобой заеду.
Родионовы работали на одном предприятии, только Андрей был начальником производства, а Тоня — рядовым технологом в техотделе.
Родионов, смолоду умевший заводить полезные знакомства, действительно обо всем договорился. Как только они приехали в роддом, им сразу показали девочку — маленькую, смуглую; черты лица ее свидетельствовали о том, что кто-то из родителей был нерусским, скорее всего, арабом.
— Мама уже написала отказ и выписалась из роддома, — рассказала главврач, которая сама привела их в обсерватор детского отделения. — Она студентка нашего пединститута. Приезжала ее мама и категорически запретила дочери забирать ребенка. Папу не видели, говорят, его уже нет в стране. А девочка хорошая, здоровенькая.
Откровенно говоря, Андрею с Тоней девочка не показалась хорошенькой: бледненькая, худенькая, тельце покрыто красной сыпью.
— Спасибо вам, Ирина Анатольевна, — поблагодарил Андрей главврача. — Мы подумаем и завтра скажем вам результат.
Дома они долго разговаривали. То хотели завтра же оформлять документы на удочерение, то передумывали. И к полуночи приняли окончательное решение: не брать девочку. Во-первых, Андрей мечтал о сыне. Во-вторых, уж очень слабенькой показалась им оставленная малышка.
С тем и отправились утром на работу. О том, что произошло вчера, не говорили: что говорить, когда уже все решено. Правда, на душе у Тони было как-то тревожно. Она никак не могла сосредоточиться на работе, перед глазами стояла черноглазая малышка. После обеда ей позвонил Андрей. Поговорили о каких-то домашних делах, а потом он спросил:
— О чем ты думаешь?
— О том, что видели вчера, — ответила Тоня, чтобы сидящие за столами сотрудницы не поняли, о чем речь.
— И я тоже, — сказал Андрей. -Может, еще раз съездим?
— Давай сразу после работы.
На этот раз девочка уже не показалась им такой слабенькой и некрасивой как вчера. Наоборот, каждому из них хотелось взять ее на руки и прижать к груди. Андрей взглянул на жену и по ее глазам понял, о чем она думает.
— Ирина Анатольевна, мы удочерим ее, — держа малышку, сказал он главврачу и улыбнулся своей белозубой неотразимой улыбкой: — Вы же нам поможете?
Через несколько дней стараниями Андрея все документы были оформлены. Так в марте 1964 года в доме у Родионовых появилась Аннушка — Анна Андреевна Родионова. С этого дня жизнь супругов наполнилась новым смыслом, родительскими тревогами и радостями. Тоня ушла в декретный отпуск, Андрей как на крыльях летел с работы домой, чтобы вместе с женой искупать малышку, накормить ее, уложить спать. Раз в три месяца он летал в Москву за детским питанием, которого в их городе практически не было.
С первых дней жизни у Аннушки было все лучшее: игрушки, одежда, еда. Когда у Тони закончился положенный декретный отпуск, она еще несколько месяцев брала отпуск за свой счет. Потом наняли нянечку — тоже по самым лучшим рекомендациям. В детсад отдали уже с пяти лет, когда дети меньше болеют.
Все эти блага воспринимались Аннушкой самым естественным образом: она не знала другой жизни и по своему малолетству не могла знать. И когда стала постарше, пошла в школу, тоже ничего не изменилось. Она все так же была одета лучше многих своих одноклассниц; летом ездила не в пионерский лагерь, а на Солнечный бряг и Золотые пески — курорты братской нам тогда Болгарии; если не ладилась учеба, папа приходил в школу, договаривался с учителями о дополнительных занятиях и снисходительном отношении к девочке.
Родионовы не были белоручками, лентяями. Наоборот, они всю жизнь очень много трудились. Андрей занимал высокие и ответственные посты, нередко задерживался на заводе до позднего вечера, часто уезжал в командировки. На Тоне лежали все домашние заботы, но она никогда не жаловалась на усталость или на то, что ей никто не помогает. Наоборот, с любовью убирала квартиру, готовила обеды, стирала, гладила, ходила за покупками. По вечерам каждый день стелила белую скатерть и накрывала стол так, будто это был не обычный ужин, а семейное торжество. С ранней весны до поздней осени Андрей с Тоней работали на даче: ухаживали за деревьями и кустарниками, украшали участок цветами. Их садовый домик выделялся в поселке ухоженностью и аккуратностью, а участок — идеальным порядком и чистотой. И что удивительно: Аннушка никогда не работала вместе с родителями, не имела никаких обязанностей по дому. Даже посуду из столовой на кухню после ужина выносил Андрей, а дочка в это время сидела перед телевизором.
