Вагончик тронется — перрон останется…

Говорят, что человек может долго, не отрываясь, смотреть на горящий огонь и воду, будь то река, море или водопад. Наверное, такое у нас от далеких предков.

К этим предметам созерцания я бы добавил еще одно: проплывающий мимо пейзаж в вагонном окне. И не важно, впервые ты его видишь или нет. Но каждый раз какая-то неведомая сила притягивает наш взор к стеклу, не так ли? За ним - уходящие поля, зелень лесополос, луга и реки, переезды со шлагбаумами, за которыми томятся в ожидании нашего проезда автомобили.

Завтра - День железнодорожника, праздник всех, кто старается, чтобы нам, пассажирам, было комфортно в пути. Спасибо им за это.

В огромной России по стальным магистралям можно ехать сутками, а можно — часами или несколько минут: тут уж кому куда.

Транспорт

На небольшие расстояния народ предпочитает добираться электричками. Вот она, Чертково-Лихая из четырех вагонов, останавливается у миллеровского вокзала. Летом у нее приверженцев больше, ибо электричку не задерживают, как автобусы, многочасовые автомобильные пробки на трассе М-4 «Дон».

У каждого пассажира свой маршрут. Но многие ездят на базар и на украинский рынок в Чертково. Говорят, что цены там дешевле российских. Оттуда везут мед, продукты, промтовары, обувь. В основном это пенсионеры. Поездка им — событие в череде будней, а бюджету — экономия.

В Миллерово электричка стоит минут двадцать. Все успевают и выйти, и зайти. По вагонам проходит молоденький сержант полиции, внимательно поглядывая на пассажиров. Рядом с ним высокий парень в гражданском, занят тем же. Патруль следит за порядком и ищет взором тех, кто находится в розыске.

У них — служба, а пассажиры рассаживаются, открывают окна, чтобы на ходу выдуло летний зной.

Компания пенсионеров горячо спорит о политике, ругают все власти сверху донизу. Высокий старик в сетчатой шляпе заявляет:

— Сажать чаще надо, вон ворья сколько развелось. Эх, Сталина на них нет!

Щупленький оппонент трясет перед его лицом пальцем:

— Было уже такое, полстраны твой Иосиф в лагеря загнал. Нет уж! Просто Путину надо Думу распустить, а себе набрать новых помощников — вроде уполномоченных. Чтобы они по всей стране ездили да порядок наводили, а не в Кремле бумажки перебирали.

Спор вспыхивает с новой силой.

В середине вагона гомонят цыганки, они едут из Миллерово с продуктами. Одна из них, молодуха, недавно со скорбным видом и младенцем на руках просила милостыню у входа в магазин «Магнит». Теперь же скорби нет и в помине. Белозубая улыбка не сходит с ее смуглого, как у индианки, лица. Она что-то весело рассказывает подругам, те громко смеются и всплескивают руками — жизнь прекрасна.

А через проход дама с веером и в яркой косметике жалуется любопытствующей попутчице на невестку: мол, такая-сякая, не хозяйка, сыном вертит, как хочет. Внучку к ним не пускает, говорит, у вас во дворе грязно, утки. «А уток наших есть не отказываются, только давай», — громко обличает молодое семейство дама и взмахивает сложенным веером, словно подводя черту под наболевшей темой.

Вот в проходе появляется испитого вида бард лет тридцати пяти с гитарой. Он, чуть фальшивя, бодро спел детскую песенку о том, что в Африке горы вот такой вышины, что там крокодилы, бегемоты, а-а-а-и зеленый попугай. Почитатели бродячего музыканта вознаградили его нещедрым гонораром, и бард отправился в следующий вагон.

А его вскоре сменил грузный дядя с большой сумкой, предлагавший купить у него вечные лампочки.

— Сделаны в Европе, нанотехнология, горят бессменно десять лет, с гарантией, — увещевал он. — Цена всего 300 рублей, затраты сто раз окупятся.

Но народ на вечные лампочки не клюнул, и популяризатор технического прогресса удалился ни с чем.

Электричка мчится вперед. За полчаса пути-пять остановок. Зато людям удобно.

Вагон плавно набирает ход. В окне — широкий луг. На нем мотоцикл с коляской и мужчина, который наливает из бидона воду в ведра двум коровам.

Рядом с ним парнишка лет семи в оранжевой бейсболке и выгоревших шортах. Он приветливо машет рукой электричке, что-то кричит и широко улыбается. Машинист свистнул ему в ответ, и мы едем дальше.

После железной у каждого потом — своя дорога.

Наш край